Помнится, был самый конец зимы. С Юга тянуло теплом, и слякотно оттого было, и грязно. Снег весь посерел и будто съежился, а уж дороги…
Дороги стали едва проходимы. А там, куда мы ехали, - и подавно. Некому было накидать веток, и колеса вязли в грязи. А вокруг – только голый лес да серое небо. И ни одного дома за последние полчаса. Уж лучше бы пешком, - и едва ли не быстрей, и лошадей не так жалко, но где уж там. Рыжий прощелыга об этом и слышать не хотел. Выглядывал только из-за занавесок повозки, хмурился, покрикивал, но ни разу даже не помог. Зато рукава у него были белые-белые, как будто только от портного.
Орден никогда не говорил, что экзорцисты прямо так уж выше искателей. Иначе какой бы это был Орден? Экзорцисты делают свое, мы делаем свое. Мы без них никуда, но и они-то без нас пропадут, вот как пить дать пропадут же. Их-то дай Бог с полсотни наберется, и всей работы у них – знай да лупи. А по кому лупить и где, - это уже наше дело найти. И если им этого не сказать, - перебьют их всех, как миленьких.
Так-то оно так, да. Но всякий, кто хоть раз видел экзорциста в действии, уже никогда не мог смотреть на него как на простого человека. И сколько угодно Орден мог говорить, что перед общим делом мы равны, - у них был Дар, а у нас его не было. Одни жалкие заменители, которые могли защитить только от самых хилых акума.
Но Дар Даром, а человек человеком. И то, как вел себя этот рыжий шельмец, говорило о том, что человеком он был препоганым.
Мы отбыли из штаб-квартиры Ордена за два дня до этого, и, хотя всего пути было едва ли сутки, подъезжали только сейчас. «У меня нет настроения», - так он и сказал. А потом прибавил: «Нам некуда торопиться» И, едва мы доехали до пересадочной станции, как на весь день засел в кабаке. А от кабака и до веселого дома недалеко. Только к утру удалось его оттуда вытащить, - злой был, как пес, но и пьяный, как черт знает кто, так что только огрызался.
И вот теперь мы уже четвертый час тряслись в наемной карете, и, судя по морде его недовольной, вчерашние развлечения поминались ему сполна.
Кросс Мариан, - так его звали. Еще и полугода не прошло с тех пор, как старый генерал его нашел и пистолет этот, что на поясе у него теперь висит, отдал. Бес его знает, конечно, кем этот Кросс там раньше был, может, у него и был повод для такого гонора, но с тогдашним сенешалем они с самого начала из-за дисциплины стали грызться. И как будто правила не для него писаны, и цели Ордена – вроде как и не его цели.
Может, и правда повод есть. Может, граф он там какой. Или что-то вроде. Но вот хоть и хочет он им себя считать, а не проходит. Слишком хорошо он жизнь знает, чтобы знатным быть. Хотя, спору нет, пытается. И не без успеха. Девки-то вот как на него смотрят. А они такую штуку чуют.
Город, в который мы ехали, был не город даже, а так, городишко. Едва ли с две тысячи человек, три улицы да посреди всего этого здание мэрии. Вот когда мы ее крышу-то с флюгером увидели над лесом, так сразу поняли, что дороге конец. И правда, почти тут же выехали к воротам. Напрочно запертым воротам, - лошади известись все успели, пока там на стук отозвались. А значит, правильно мы ехали. Пусть и серый был, но день, а днем люди так тихо сидят только когда боятся.
Ехали мы на помощь одному из экзорцистов. Последнее свое сообщение тот отправил именно из этого города. А после, - все, тишина. И это бы ничего, если бы в том сообщении не говорилось, что он вроде как вышел на след трех акума и следит за ними. Молодой он был, этот Рено, горячий, переоценил себя, вот и не дождался подмоги.
В том и ошибся, потому что, когда мы приехали, помогать было уже некому. Там, где он их нашел, пол-улицы как не бывало, снесли подчистую. Только горы щебня остались, да кое-где обломки мебели из них торчали. Хотя к чести парня надо сказать, что акума он все же извел. Но последний его таки доконал. Перед тем, как сдохнуть, впечатал в стену, а та на Рено и осыпалась.
Мэр города сначала трясся все и бледнел, а потом все же отвел нас на местное кладбище и показал присыпанную талым снегом могилу. Хоронили на скорую руку, и земля была еще рыхлая. Рыхлая-то рыхлая, да не настолько, чтобы точно знать, когда убили парня и могли ли мы успеть. А потом я спросил, и мэр сказал, что накануне утром.
Кросс даже ухом не повел и только отошел подальше, когда копать стали. А после оглядел скучным взглядом серые домишки вокруг и снова влез в повозку. И правда, что ему там делать? Город напуган, а что ему до чужого страха. Рабочие приточили гроб на крышу, и мы поехали назад.
Дорога была все такой же грязной, а под конец у нас еще и колесо слетело, так что до вокзала только к ночи добрались. Перемазанные все – даже пижону рыжему в этот раз досталось. Когда ясно стало, что без колеса мы никуда не уедем, он таки вылез. Вылез и враз колесо починил. Но не так, как обычные люди чинят. Да и к экзорцизму его это отношения не имело.
Только через несколько лет, когда Кросс уже стал генералом, открылось, что использует он не только Чистую Силу, но и не приставшее экзорцисту колдовство. Но тогда я этого не знал. А так, быть может, и догадался бы, к чему был тот разговор, который у нас с ним на обратном пути случился.
Когда мы сели уже в поезд, начальник станции, едва увидев Кроссов мундир, приказал прислать нам лучшее, что было в вагоне-ресторане. А было у них там немало. И свинина тушеная, и бульоны разные и вина, не говоря уж про то, что покрепче. Что хочешь выбирай. И вот ехали мы, за окном непроглядная чернота, и только колеса гремят. Третий час ночи уже пошел, когда я в дверь экзорцистского купе постучал.
- Надо, что ли, за Рено выпить.
Не знаю уж, что на меня нашло, что я к нему пошел, но до утра еще долго было, и на душе мерзко совсем. А Кросс словно бы и не услышал даже. Только повертел в холеных руках стакан и вдруг как взглянет. Глаза-то у него тоже из тех, что девкам нравятся, - полуприкрытые, с ленцой и как будто насквозь смотрят. Поглядел он с пару секунд, и как спросит:
- А Рено этот, что теперь с его Чистой Силой будет?
Что будет, что будет? Устав Ордена на эту тему строг, – всех погибших должно сжечь. А Чистая Сила, - она к Хебраске уйдет, и та ее сохранит.
Кросс слушал молча, видно, и сам про то думал, а потом, не кивнув даже, опять налил себе виски и уставился в окно. С минуту еще стакан крутил, вертел, и весь такой недовольный был. Словно бы что-то ему покоя не давало, словно бы что-то ему очень не нравилось. А потом в глазах его бесстыжих блеснула мысль. Как золотой самородок из-под полы у тех контрабандистов, что из Америки их возят, а потом продают. Блеснула и спряталась. А Кросс улыбнулся. Той самой улыбкой своей, - ленивой тоже и безмятежной. Уже много после, когда он так и не выдал Ордену тело погибшей с ним на задании Марии и исчез, я понял, что же за мысль посетила его в ту ночь. А вместе с тем понял и что стало с Марией.
И вот ведь паскудник. Другой бы, будь он хоть двадцать раз колдун, о таком и думать бы не стал, а этот не посомневался даже. Едва выдался шанс, - взял чужое себе. Как всегда брал, - ни на секунду не сомневаясь.
Но, как бы противно ни было, в этом и сила его, которая нас всех спасет. Потому что такой, как Кросс, никогда не даст Тысячелетнему Графу сделать что-то с миром, с которого сам кормится.